...Это был последний день октября. Воздух был наполнен запахом мокрых листьев и дешёвого кофе из автоматов. Айрин же стояла у школьного окна, витая в своих мыслях настолько глубоко, что не заметила мурашек на своей коже из-за прохладного октябрьского ветра. Он подошёл тихо, как всегда, или же его шаги бесшумно слились с дуновением ветра. Даже сейчас, в своём разбитом настоящем, она помнила его голос - чуть хрипловатый, словно после сна, иронию в каждом слове и взгляд, от которого хотелось спрятаться... или не видеть вовсе.
Эйден: - Ты опять одна одиношенька, Дел'овир? - прозвучало за её спиной.
Она не обернулась сразу, в этом даже не было нужды. Этот голос она узнала бы среди сотни других. Он не был грубым - скорее, обволакивающим, словно мыльный пузырь. Ленивым и почти насмешливым, будто каждое его слово рождалось из скуки... или пренебрежения, казалось, что ещё немного - и он устало зевнёт.
Айрин: - И ты снова решил быть назойливым, Вальттер? - ответила она, всё ещё не оборачиваясь, глядя, как капли дождя скатываются по стеклу, мысленно устроив гонку из них, болея за самую быструю. «Да уж, тогда чем я отличаюсь от него?» - подумала про себя она.
Он подошёл ближе. Теперь между ними было всего лишь несколько шагов. Айрин почувствовала его приближение интуитивно, как чувствуют проезжающую мимо машину.
Эйден: - Может быть. А может, я просто хочу напомнить тебе, что одиночество тебе не идёт.
Айрин усмехнулась - не для него, для себя. Тогда она ещё верила, что умеет контролировать чувства. Что слова - просто звуки. Что взгляд - это ничего.
Но он всегда знал, как пробраться под её кожу и щекотать её нервы, даже если она это успешно скрывала.
Айрин стиснула пальцы на подоконнике. Он всегда играл словами, как пианист играл мелодию - легко, непринуждённо, но он не был пианистом - он просто давил на клавиши, чтобы произвести впечатление. Вот что раздражало больше всего, его упрямая самонадеянность.
Айрин: - Не думай, что ты имеешь значимость.
Эйден: - А ты не недооценивай мою настойчивость, - сказал он наконец, отводя взгляд и делая шаг назад. - Мы оба знаем, Айрин, ты говоришь одно, но подразумеваешь совсем другое.
Она не ответила. Нет смысла продолжать разговор с тем, кто считает, что он безоговорочно прав без весомых на то доказательств. С тем, кто ведёт себя так, будто знает меня лучше всех на свете, но это не является таковым.
Айрин: - Оставь меня, Эйден.
Только теперь она повернулась. Их взгляды встретились - и в тот миг, короткий, как вдох, мир будто сжался до этой точки между ними, выкачивая весь воздух из пространства. Туда, где прятались чувства, которые нельзя было произносить вслух.
Эйден не сдвинулся с места. В его глазах не было удивления, как будто он уже знал, что она скажет именно это.
Эйден: - Я бы оставил... если бы ты этого действительно хотела, но и не могу, ты веселишь меня, - сказал он тихо, почти ласково, но в его замаскированном голосе чувствовалось веселье.
Айрин: - Весели себя в цирке, - грубо ответила я, держась за последнюю крупицу спокойствия.
Эйден: - Там веселят за деньги, это скучно и фальшиво, а ты веселишь за просто так, - сказал он, едва сдерживая смех.
Айрин: - Я тебе что, гороховый шут или клоунесса?! Придурок! - ответила я, злобно прокричав последнее слово ему в лицо.
Я ушла, толкнув его плечом, даже зная, что и это его развеселит. Уходя, я чувствовала пронзительный взгляд на своей спине и его фирменную ухмылку, не сумев за всё это время сделать так, чтобы он наконец оставил меня в покое. Я никогда не заводила себе близких друзей или подруг, ведь жизнь в семье военного означает вечные переезды, смену городов и даже стран. Расставание всегда трудно, поэтому я рано поняла, что у меня не будет близких друзей и давно перестала их заводить, чтобы не расставаться с дорогими людьми снова и снова. Больно всегда, независимо от того, сколько тебе лет, но со временем ты просто учишься жить с этим бок о бок, и она становится неотъемлемой частью твоей жизни.
---
Это случилось за несколько часов до их разговора у окна. Сцена, которая осталась у Айрин в памяти будто шрам, который не дал бы о себе забыть.
Нолан Вестли сидел у старой скамейки за школьной оранжереей, весь в синяках и ссадинах, поправляя потрёпанный рюкзак. Его пальцы дрожали от холода и стыда - страницы тетрадей были в грязи, исписанные формулами и заметками, по которым он готовился к тесту.
Эйден: - Ты правда думал, что будешь с нами на одном уровне, Вестли? - голос Эйдена звучал спокойно, даже можно сказать дразняще ласково. - Ты - как ошибка в математике: вроде бы незначительная, но все хотят тебя исправить.
Нолан поднял голову, но не сказал ни слова.
Эйден: - О, смотри, даже глаза у тебя, как у брошенной собаки, - Эйден наклонился ближе. - Ты мечтаешь быть главным героем, а на деле ты - жалкая массовка. Декорация для нас. Разве не так, Айрин?
Он знал, что она стоит там. Он сказал это специально. Айрин вздрогнула, когда его голос резко окрасился в насмешку, произнося её имя. Она сделала шаг вперёд.
Айрин: - Ты опустился до этого, Эйден Вальттер? Просто ничтожно.
Он обернулся - и в его глазах вспыхнуло то, ради чего всё это было. Не злоба. Не победа. А отчаянная жажда внимания.
Айрин подошла к Нолану и помогла ему подняться. Только тогда, под её взглядом, Эйден отступил, как будто сделал то, ради чего пришёл. Но в тот момент для Айрин что-то оборвалось.
Она знала, что он так поступал не в первый раз. За годы учёбы в этой школе Эйден Вальттер превратил свою элитность в оружие. Он был выше - по имени, по статусу, по родословной. И он знал это. Использовал это. Издевался не ради забавы, а ради реакции. Ради внимания. Чаще всего - её.
Айрин не раз слышала, как он унижал стипендиатов, новеньких, тех, кто не носил бренды, не выходил из чёрных люксовых машин и не разговаривал о семейных корпорациях или акциях, принадлежащих им, за ланчем. Он делал это с такой лёгкостью, будто обучался этому с рождения. Может, так и было.
Но в тот день, с Ноланом - он зашёл слишком далеко. Потому что на этот раз он сделал это, глядя прямо на неё. Публично. Уверенно. Унизил её единственного друга без тени сожаления. Как будто хотел сказать: «Смотри, как „низко" я могу опуститься ради твоего внимания. И это только твоя вина.»
Это было просто отвратительно. Потому что отчасти причиной этих издевательств над бедными учениками была она. Чувства вины и ответственности за его омерзительные действия терзали её, как колючие шипы. Одноклассники же, вместо понимания, сторонились её. Кто-то избегал, кто-то смотрел с презрением, и почти никто не говорил с ней, кроме Нолана.
Айрин не винила их. Она их понимала. А Эйдену, казалось, такой исход был только в радость. Так он становился единственным, кто имел право говорить с ней, быть рядом, утешать, любить...
С тех пор Айрин знала - он не заслуживает ни её взгляда, ни её слов. Ни даже злости. Потому что даже ненависть - это эмоция. А он не заслуживал даже этого.