лет н

в подернутом туманом взгляде, иссохшее и словно постаревшее на столетие лицо мужчины не привлекало бол

, проступающие в черном тумане, что окутывал его

нимания на черную дымчатую руку, оставившую его, что таяла на глазах,

ь. У него

— Лисьего шамана — Дагона. Она могла иметь любого, но хотела одного, конкретного. В те далекие времена, что кажутся сейчас уже сказочными, ненастоящими, все были равны в выборе партнеров, огра

есят лет Дагон делил ложе с Утуат, любил ее так, как она того хотела, ширил влияние Лисов, взращивал свою силу, помноженную на си

я него, одной из многих, словно очередная кость на шаманском оже

ометила. Я не твой и никогда им не был! Я любил тебя так, как ты того заслуживала, —

Почерневшее небо вмиг лопнуло как нарыв, разразилось проливным дожд

а свои проклятья, омыла отвернувшихся от нее

. Дланью моей отмечены будут все ваши шаманы, меткой отступников и одиночек. Никто больше не ляжет п

ге живот, убив еще неродившегося ребенка. Дагон, ведомый гневом и местью, болью ут

ть семью с колдуном племени. Жестоко забирала, словно в насмешку выдумывая ужасные смерти, что вр

r>***<

ом накидки крошечное тельце ребенка и взглянул на обладателя холодной руки. Взгляд смягчился, когда мужчина понял кто перед ним. Альбинос.

оже. Вот он видит, как вздымается маленькая грудная клетка, как сжаты крошечные кулачки, только взгляд был осмысленный, понимающий, нашептывающий — «Я знаю, что ты сделал». Маленькие губки приоткрылись, дернулись в беззубой улыбке. Буквально на секунду, но Ильзейтариот пропал в этой н

ребованную цену, не колеблясь, не раздумывая. Отомстил. Его высмеяли, унизили. И кто? Своя же стая. Сейчас, глядя на кругленькие щечки младенца, он уже не слыша

не видел, рот свой закрой!.. Своих детей нет и наших гробишь!.. Не говорите с ним без надобности… Сумасшедший… Дали же нам черт

него с мольбой, с надеждой, отрывая от груди небольшой сверток со слабеньким ребенком. Он не успел спросить, что случилось, как и спасти умирающую от травм самку. Един

нное племя предало и надругалось над его надеждой, над верой в счастье. У него отняли

ть это воспоминание из памяти, оно впитается намертво кровавым пятном в лобные доли мозга, выгравирует на само

оскорбленного шамана. Впервые он пожалел о т

больше не позволит ей прорасти. Губы растянулись в спокойной улыбке, теплое тело ребенка прижималось к груди,