Жи
реть его лицо в мареве тумана. Едкая радость тут же сменилась разочарова
ечно,
обы я услышала, как она плещется в бутылке, и со с
и честно. Где вы ее с Дьяволом спрятали. Это же он ее в
ь в горящий от боли кусок мяса. Чтобы я начала говорить, он наклонился
ли просто скажешь мне, где Эрдэнэ! Всего лишь начнешь говорить
глазами, и больше ничего не хочу. Только пить. Только утолить жажду, толь
МОЯ!
гда я не ответила, начал медленно
еее
ами, поднося пус
тве
он оглох, чтобы у него лопнули вены. Как же я хотела броситься к нему, бить по груди, по щекам и кричать, орать, молить, чтобы эта пытка прекратилас
е, иначе жизнь потеряет смысл. Нельзя отнимать самое зыбкое и самое дорогое – надежду, иначе можно сойти с ума. Вот что отличало нас с ним друг от друга. У меня всегда была надежда. Я всегда верила в него, в нас. А он…самое первое, что терял – это веру. А нев
…А для меня самое жуткое – это его ненависть, самое жуткое – видеть его настолько чужим и ка
Я закричала, на коленях пополз
мся голосом, – не знаю…не уход
онес через всю комнату, чтобы швырнут
астолько, что я захочу от тебя избавиться. А сейчас ты будешь мне подчиняться и делать все, что я п
глазами, и я с трудом держ
что пр
близала сухим языком
ь с тебя куски кожи и скармливать тигрицам живьем. Ты
сдавил мое г
ОНЯ
ебе принесут
Не
давила его рук
мне не веришь
ить?
так громко, что я зажм
оей жизни, нужно было тебя удавить, едва увидел. Ты…грязное болото! Подделка…которую я пока что н
чины плеть, так, чтоб темнело в глазах
твое место среди свиней, помоев и мусора. Когда мне будет надо, соп
и я медленно
аешь правду…как ты пр
силы кулаком во
ься ею. Поняла? Никогда. Спектакль
иких муках в предсмертной агонии, и я знаю, что скоро она м
й хозяин! Мое имя тебе запрещено произнос
ки хочется, чтобы его сочные губы прямо сейчас прижались к моим губам, и все закончилось, чтобы он спрятал
У меня внутри кипяток обжигает легкие. Это сомнение в его глазах, эта вспыхнувшая волна боли, которая дает моей надеж
надежды…как жить? Я…же
сая надо мной адской тенью. А я из последних сил воюю с ним, я из последних сил де
бишь? Когда трахала
ико
изо всех сил выд
била или никогд
чезает из его глаз, они снова станов
юбила и никогд
рая слезы, поднес к своим губам и облизал их. Пото
ыйдет больше… я знаю, как вы с ним задумали меня уничтожить, знаю, как работала на Сансара, знаю все, о чем сговорилась с Цэцэг. У меня есть запис
. Сразу после него появилась та женщина, которую я видела
съешь немного овсянки и иди за мной, если е
раньше, невозможно. Я знала, почему он стал таким, я чувствовала его боль, как свою
го человека. Но я не могу отвернуться от отца моих сыновей. Потому что сейчас
о я, я знаю, кто он, то мой Хан потерял смысл жизни. Из-за меня. Моя смерть его сломала, стерла с лица земли того человека, каким он ст
е полиция. Говорили, что с подростками так бывает, тем более он привел в дом женщину. Но Эрдэнэ не могла сбежать только по одной причине –
для уборки. Для меня ее благородно освободили и внесли старую кровать и старую мебель из чулана. Я знала, какие комнаты у слуг, и ту каморку, которую дали мне, с трудом можно назвать комнатой. Он хоте
и овсяной каши с водой. Я не нуждаюсь в праздничных столах. Моя душа тоже
Каждый этап дан нам, как урок, как наказание, как возм
а такую, какую носят чернорабочие, не вхожие в хозяйский дом. У слуг в доме была красивая шелковая национальная одежда. Мне всегда нравилось, как было принято, чтоб они одевались. Когда-то я сама заказывала пошив одежды у швеи. У других слуг был обязателен черный
яльники. Потом мне нужно было их полоскать во втором корыте. Спасибо СумУ, он приносил мне воду из дома и помогал менять ее, сливая грязную. СумА – сын кухарки по имени Марве. Они не были монголами, и я не знала, откуда они приехали, потому что и Сума и Мар
удут кормить в столовой на заднем дворе. Но мне нельзя с ними. Меня кормят отдельно. Хан прика
положила в уже полный таз. Скоро Сума будет возвращаться с коню
ными волосами, собранными в пучок на макушке. Таз выпал из моих рук, и я замерла на месте. В мою сторону бежал маленький мальчик лет двух. Он
, чтобы не заорать, чтобы не завопить от безумной радости, от сумасводящего чувства, которое защемило внутри, словно с меня сдирали кожу там, где
сно выделявшимися на смуглом личике. У Дугур-Намаевых был обычай не стричь мальчиков до трех лет. Он тянулся еще с позапрошлого века, поэтому у Галя
аль, д
на корточки, всматриваясь в личико с раскосыми глазками и вздернутой верхней губк
ешь ш
ыдержала, протянула руку и погладила его по волосам. Он продолжал смотреть…но не на меня, а куда-то в сторону, потом поднял в песке стеклышко,
ь! Га
И когда я его увидела, то чуть не разрыдалась в голос. Я узнала его – это мой Лан. Мой с
оворить с детьм
ательно на меня смотрел. Мне захотелось броситься вслед, отобрать у нее ребенка, успокоить, прижать к себе
бараков для прислуги. Это означало, что я смогу их видеть. Хотя бы издалека…