шать, чем прекратила это кровопролитие хоть на секунду. Я не люблю его....я с каждым днем, с каждым часом, секундой и мгновением не люблю его всё бо

в мире. Это то, что он чувствует, даже когда я молчу...это то, что можно увидеть в моих глазах или в слезах, дрожащих на моих ресницах, когда я замираю от счастья, едва ус

Соболева.

р Один

номер. Почему не первый, не второй, не шестой, а именно мой! И как же пер

глости все тело зашлось от дрожи и дыхание сбилось. Но если бы не сказа

присвистнул невидимый манок, и каждая собака услышала команду «фас».

на осме

ая на

нят прям

что тепе

ошм

ОЛЧ

е. Меня держат за шею, тыкая лицом в снег прямо у носков аккуратных сапожек архбаа. Стало жутко…я почему-то вдруг понял

голову, госпожа! И ваш п

ться – потому что знаю, кто стоит передо мной. Собственное сердцебиение заставляет трястись всем телом. Я ощущала его взгляд физически. Каждой порой на своей коже. Он смотрел на меня сверху вниз с вершины своего величия, и я вдруг подумала о том, что принять смерть от его руки, наверное, и есть истинное блаженство. Боже! Что со мной не так! Разве все эти люди не боятся его, р

н на меня смотрит, на мою склоненную голову. Этот взгляд тяжел, как могильная плита, и пронизывает меня словно острыми лезвиями, раскаленными на самом

ет, потому что я… стоящая перед ним на коленях, дрожащая от его присутствия и задыхающаяся от преждевременного сожаления, что это ненадолго, жалкое зрелище. Когда-то я читала про смертельный мгновенный яд. Если его выпить, у человека разрывается сердце, и он истекает кровью. И я тоже

ах. Мне страшно, мне больно от его близости, и я т

ста

о. Величественный, с легкой хрипотцой, хищный, как и он сам. Меня

то рядом с тобой боится непередаваемо остро. Чужая паника, суеверное преклонение. Ему прикажут вытащить мне сердце из груди или в

го красивее я не встречала. Сверхсветлые изумруды. Блестящие, как хрусталь, и холодные, как ледяные кристаллы. Большие, с тяжелыми веками, отягощенные длинными черными ресницами. Ровные, идеальные брови, делая дугу, опускаются

я слепну и не могу оторваться от этих глаз. От этих

, давят на скулы. Жест властный, по-арховски самоуверен

оизнесенных его голосом. Словно рука прошлась наглой лаской по всему телу. Заставив

архов знаешь, что

ь, видит каждую мою эмоцию, видит, как я вся дрожу и…как

Не

разрешил

и подбородок, и все м

т, ты должна отвечать. Так вот, твое имя означ

то собственные меня больше не держали. Лишь успела увидеть, как сапоги отдаляются. И ощутить пустоту,

ерь мне отрубят голов

надцать – пе

ает первый сектор. Никто не знает, куда нас теперь отправят. Может, кому-то эта неизвестность страшна, а я все еще как под гипнозом зелен

ко началась. Сейчас каждая

й к толпе, содрали с меня верхнюю одежду. Я стояла голая до пояса, прижав руки к груди. От стыда мои щеки стали пунцового цвета. Потому что вся

тельно. Давно не видела та

Мя

сивое

аа ото

. Он назв

лость? Разве ее не должны были

я не могу их видеть, но это женщины из свиты Ро

дергаться, сдох

да адская боль под лопаткой ослепила меня. По телу прошла волна холода, и сердце н

ть, испортить. Ее может убрать только Хозяин. При смерти метка застывает вместе с сердцем, но даже через сто или двести лет ваши останки будут хранить печать принадлежности. Любое удаление от пер

них магнитные наручники и погнали в сторону черных домиков неподалеку от забора. Девушки истошно к

собенной! Ты сдохнешь первая! Сдохнеееешь! – с какой ненавистью она это проорала, что у меня все тело содрогнулось. Почему она меня ненавидит? Я же была близка с ней. Мы…дружили. Потом я узнаю. Что здесь ник

хнешь

окровавленную в сторону сектора семь. Потом я узнаю

*

лее вкусное, чем в тот день. Боль под лопаткой и легкое покалывание еще давали о себе знать. Но она была тер

личалось от того, что было в карантине или предотборочном центре, где нами командовала Манаг. Она казал

только таких, как вы, побывало. А ты…, – она пристально посмотрела на меня, – хоть о

о-рыжими волосами, собранными в круглую гульку на макушке, и в

лавный сектор в доме. Это покои Повелителя. Ваше время с пяти утра и до заката. После заката вы уходите к себе в комнату. Бродить по дому – запрещено. Разговаривать с представит

начает, что такое Столовая и поч

ыходить после звука «сабара» запрещено, смотреть в окно запр

роверяли в карантине. Зачем

пер

а гинекологическое кресло, из-за стеклянной ширмы показалась женщина в

Я бросила в окно взгляд на черные дома вдалеке. Туда уволокли номер Восемь. Поч

тавить скобы. С

госпожа.

Яз

ммм

и зачем ушить – не понятно никому, но блондинка плач

еще

евстве

ого не было. Никогда. Меня

ная плева

анус растянут.

е, а потом

Это неправда. Нееее

тра

рутили Номер Три и выволо

ь! – толкнула

уха и шагнула за ширму. Мою грудь и соски ощу

ные рег

вн

ы. Грудь – размер номер четыре. Соски темно-розовые мелкие, неглубокий пу

и зажмурилась, когда

улевое. Она

иятно растягивая влагалище, затем так же что-

тавь десять. Волосы уничтожить на всем теле, р

униженной и раздавленной, все еще

л? Мужчин

Не

енщ

Не

зм исп

Не

о. Даже

ощутила облегчение.

я и жди в

ла другой, и та п

ебя л

Чт

рмальное ил

орошо вижу.

мотрелись к

кие голубые глаза

она стала

новятся уже несколько