ми темно-карими глазами, слегка заостренными ушами (вероятно, кто-то из моих дальних родственников в каком-то колене решил разбавить кровь ч

лся мужчина, проведя указательным пальце

бы напоследок проявить гонор и плюнуть ему в лицо. Черт, я вед

ое имя, – задум

арожил на одного новичка». Толпясь вокруг своих жертв, мужчины и гермафродиты только и искали отверстия, в которые можно было бы впихнуть свои половые органы. Были среди наси

дыханием беспокоя мои выбившиеся из косы пряди волос. – Ты как,

упавшим голосом. Проклятье, почему я подыгрываю этому

нтересные им вещи. И никому даже в голову не придет к этим вещам прикоснуться. Так вот, белочка, я предлагаю тебе стать моей личной вещью. Тогда никто из заключенных не посмеет сделать тебе ничего – ни изнасиловать, ни ударить, ни даже нахамить. Потому что портить мои вещи не посмеет никто. Право на все это будет только у меня, – жадно прошептал он над самым моим ухом. – Это не значит, что я круглосуточно буду драть тебя, при этом избивая до полусмерти. Но у меня будет на это право. У

ать чьей-то собственностью – молчаливой, покорной, без права голоса. Выполнять все, что мне прикажут, какими бы унизительными ни б