траивало — существовать на подачки сильных мира сего было ниже его достоинства. Да и заниматься лишь турнирами — разве он для этого был рожден? Готфрид жаждал действовать, сражаться

Фиренз, что тоже может нести груз ст

Готфрид сначала насторожился: слишком уж это напоминало приглашение Андраши и закончиться могло точно также, но Великий Магистр заверил его, что тепер

ленно усмехался Готфрид на пути в Прусси

ему забыться, унять грызущую сердце тоску по Фиренз, потопить в угаре сражения свое одиночество. Когда жизнь висит на волоске, и опасность ходит с тобой рука об руку, уже не до сантиментов и печали. Но все же под реками крови врагов, под звоном клинков, свистом стрел и огнем пожарищ в душе Готфрида остался маленьк

не слышать о многочисленных войнах с половцами, которые вела Фиренз, об опустошительном набеге монголов, кот

распивая вино со своими братьями. — Теперь они, неб

рыцари поддерживали

между ними было, гордая Фиренз ни за что не примет его помощь. Да и положение в Пруссии было таким, что он нуждался в каждом рыцаре, все, что смог Орден — выделить небольшую группу ратников в польское

му себя покорить, оставайся такой же сильн

И однажды он с грохотом рухнул вниз. Польша и Великое княжество Литовское, Кшиштоф и Юргис, прежде воевавшие друг с другом, объединились против него, и нанесли Готфриду сокрушительное поражение. Он и раньше, бывало, проигрывал, но такой разгром с ним случился впервые. Великий Магистр и б

осстановить свою честь, Готфрид начал новую войну

ент. Один росчерк пера — и он станет вассалом Кшиштофа

е равно тебе некуда деваться. О да, Великий Готфрид Гатцфельд, из тебя выйдет отлична

му в глотку, чтобы хоть как-то заставить замолчать. Но вместо этого он

л он. — Я тебе еще припомню э

*

риносила больше радости. А вскоре стало понятно, что от отсутствия Готфрида будет страдать не только она — нападения половцев возобновились с новой силой. Теперь, когда их не сдерживал заслон из рыцарей в Бурценланде, они могли легко в

ришли м

ниями воспоминания о Готфриде постепенно тускнели, горечь от потери уже не казалось такой сильной. Но его образ все равно оставался с Фиренз. Отдыхая возле камина в привычном окружении любимых белоснежных собак, она нет-нет да лови

е туда. На зыбкую почву из смутных чувств и неясных фантазий о крепких объятиях, широких м

го сказала себе Фиренз в од

оображение мыслей, она решила почитать почту

ла глазами цветистое вступление, дежурные

ринес клятву вернос

из ослабевших паль

ился перед кем-то? Но ка

радал, если не физически, то морально точно. Фиренз прекрасно осознавала, каково для Готфрида, такого гордого, несгибаемого Готфрида, оказаться вдруг чьим-то слугой. Она представляла, как он сейчас переживает, как стар

н бы не заподозрил подвоха. Действительно, общительный Кшиштоф обрадовался ее приезду. Он встретил Фиренз у главных ворот замка и, не замолкая ни на секунду, проводил в свою любимую приемную со стенами, обитыми ярко-ро

едили Тевтонский Ор

у задал! — Кшиштоф так воинственно махнул кубком, что вино едва не рас

оинтересовалась Фиренз. — Разве он

ыркнул Кшиштоф. — Самое подходящ

мягко одерн

ил! Он это заслужил! Все еще хорохорится, чертов выскочка, не

что Готфрид в заключении, но постаралась

она, непринужденно пригубив вино. — Я бы хотела на него взглянуть.

я, чего это вдруг ей захотелось посмотреть на повержен

ой гатцфельдской рожи, не хочу лишний раз на него пялиться. И Юргиса я к нему не пущу — через решетку

нз улыбнулась, м

арочки, чтобы поговорить с Готфридом с глазу на

мный коридор, куда выходили обитые железом двери камер. Тут было холодно, пахло сырост

ился перед од

здесь,

внула Фиренз. — А теперь

прочь, Фиренз показалось, что

апугать местных, — хмыкнул

а нерешительность, странный трепет, сердце забилось часто-часто,

о вздохнула и загля

ела, точно пепел, его кожа. И глаза… Его яркие алые глаза, в которых всегда горел неугасимый огонь. Гла

движениях его не было привычной быстроты, он вяло шевелил пальцами, точно любое

о по нему. Ей вдруг захотелось обнять его, погладить по голове, сказать

Фиренз, и голос задрожал

овно не узнавая. Затем в его глазах промелькнула радость, вспыхнул ярки

. — Давай, скажи что-нибудь вроде: «Я предупреждала, что твоя гордыня до добра не доведет

нет обыкновения глумиться над дру

дело то, что он

юда пришла? — хмур

о я хочу тебя поддержать!» — мысленно крикн

ь, как он для нее важе

что-то особенное, что могло бы ве

е виделись, мне тоже многое пр

л Готфрид и почему-то смущенно отве

ть с колен. И ты тоже сможешь! Нельзя отчаиваться и опускать руки. Ты же Великоле

глянул на нее, Фиренз одар

айся из этой ды

о глаза полыхнули ярким багрянцем, а на губах появилась та особен

, долго ждать

ла Краков абсол

*

ался вассалом Кшиштофа. Всю Европу лихорадило от Реформации, люди точно вдруг разом сошли с ума, и Фиренз, и Готфрида коснулась язва раздоров из-за веры. Хотя у Фиренз были проблемы и посерьезнее. У самых ее границ появился страшный зверь, алчно ска

за годом. И когда Сулейман повел против нее стотысячную орду, она смогла выставить лишь жалку

а и опускала меч, ее руки были по локоть в крови, она пыталась воодушевить своих воинов личным примером, вселить в них надежду и уверенность. Она рвалась в самую гущу битвы, не думая о себе, не зная страха…

отрел ее король. Вернее его давно окоченевший труп. Фиренз попыталась встать, но сил не б

идел

акими же черными, как безлунная ночь… На его губах играла улыбка. Не просто счастливая торжествующая улыбка победителя, это была скорее презрительна

ь? Одержала парочку мелких побед и возгордилась? Ничто не может противостоять моему мечу, благословленн

, то ли случайно попав в раненый бок, перевернул на сп

я показыват

Теперь ты принадлежишь мне… Хотя

охоже, была сломана. Но Сулеймана не волновало ее самочувствие, он вдруг схватил Фиренз за шкирку и рывком поставил на ноги. Перед глазами у не

властно дернул за

ровилась к шагу его коня, веревка больно врезалась в кожу, оставляя ярко-красные следы. Фиренз ощущала себя коровой, которую ведут на убой. Такой жалкой и слабой она еще никогда себя не

, — подумала она, когда их процессия добралась до границ ее земель. И почему-т

*

е жались к стенам, уступая ему дорогу. В голове его рокотом боевых барабанов стучала

дарили терпение, чтобы сносить существование под властью Кшиштофа. Он набирался сил, готовился, что однажды вырвется, станет свободным и вновь сразится с ней… А теперь все его мечты пошли прахом. Их разрушил какой-то сарацин, посмевший покуситься на ег

сорвался, черт возьми?! — р

о обернулся — к нем

спокойно разговариваем, ты слушаешь, и вдруг вылетаешь из комнаты, точно ужален

ние, — рыкнул Готфрид. — Я отп

него, что муха против тяжеловоза. Раздавит — и не поморщится! Ты его только разозлишь… И он придет мстить. Кому? Правильно, мне

и, угрожающе надвинулся на Кшиштофа. — Я не твоя

том, что Сулейман захватил милую Фиренз. О том, как ее жестко избили под Мохачем… Тогда-то ты и

л губы, а затем вдруг маслянисто у

и. То, как она тебя выгнала из Бурценланда, больше походило на ссору любовников, жена мужа из дома прямо выставила, ага…

я ему в челюсть. Мощный удар сбил Кшиштофа с ног, а Готфрид

цо, с каждым словом сдавливая его хрупкую шею все си

ребет тому, кто посмел так грязно отзываться о Фиренз. Но, сам того не осознавая, он злился еще и потому, что Кшиштоф затронул сам

кушал его скорый конец, упивался удовлетворением от мести — как же он дав

лодное коснулос

розвучал над голов

остудило пыл Готфрида. Он нехотя разжал руки

осипел он. — Убей

принадлежал меч у его горла, так и поступит. Клинок погр

фрид, — ровным тоном произнес Юргис. — И б

й ярости: пожалуй, сейчас он, как ник

ть, только напав вдвоем на одного… Но так будет не всег

Готфрида потемнело, и он потерял сознание. Очнулся он уже в знако