ь. Только досужие взгляды притягивать. Да и вообще нашу семью так любили в селе, что ненароком могли и камнями забросать. А после в

ла, чего я только не передумала, но ничего дельного так и не измыслила. Знала

ги миловали. Значит, пойду, куда ноги поведут, а там, в чужих-то краях, кто знает

ениться можно и передумать. В нашем родном Ардоне испокон веков сватовство да помолвка сродни свадьбе, опосля него мужчина уже не женихом, а мужем считается, да к жене в дом уходит. Вот он и

ую половинку найду? Коли моя старая совсем чужой половинкой стала. А там уж и по императорскую душу можно собираться.

глазей не хочу. Правда заплутала я, кажется. То речка, то ручей полноводный на пути встретится, то болотце. Пока обойдёшь, если это возможно, а коль нет

ал, мол, нет для дикого зверя ничего огня страшнее. Набрала лапника, бросила сверху плащ − чем не ложе? Растянулась блаженно. Хорошо-о-о-то ка-а-ак… Вот

йдёт − полной станет. Вот уж нечисти раздолье-то будет. Поговаривают, ведьмы в это время

рочила. Может, во мне действительно что-то проснётся? А будь я в селении, не дай боги выдам себя чем-то. На плаху-то ой как не хочет

ж и клубочком свернулась, пытаясь дрожь унять, то ли от холода, то ли от страха. В небе звёзды горят, да луна всему миру улыбается, а ко мне туман лапы т

о сделалось. В каждом шорохе приближение вурдалака какого-нибудь мерещилось. А туман кажется вовсе не бестелесным и бесформ

продрогла до костей, извелась вся, к каждому шороху прислушиваясь. И поплелась дальше, от души проклиная т

. Тишина угнетающая какая-то вок

где-то сбоку заставили замер

ься может, одним богам ведомо. Бежать бы мне, а боязно − вдруг кто-то со спины нападёт? По телу уже не мурашки, а мурашищи табунами ползают, и зуб

− раздаё

А глаза-то закрыть страшно было. Съезжаю вдоль ствола вн

вырывается гневное

ены прижал длинные уши и рванул прочь, сверкая светлыми, пушистыми пятками, меня бук

, страшный зверь. Встаю кое-как, живот до сих пор от смеха сводит, и улыбка глупая с лица не сходит. Приподняла еловую лапу, а там, на торчащей из-под земли коряге, вис

р-р

та я по-простому, по-деревенски: в порты свободные холщовые да рубаху длинную, верёвкой подпоясанную. Чай не городская барышня-белоручка, что в платьях разгуливают, юбками шурша. Да и нет у меня платьев,

ала я на какую-то кочку, не в силах ничего сказать, глянула чуть вперёд, да так и обомлела. Под дерево

ругами хожу? − бурчу себе под нос, н

ремнуть. Не век же плутать? А разбудил меня какой-то далёкий плач. Или почудилось? Прислушиваюсь. Вроде никого не слы

сюда я утром ушла, оттуда днём обратно приплутала. А пойду

ерках… едва не вывалилась на очередную полянку, но что-то словно остановило. Присматриваюсь. Так вот же, в траве, не тропа,

нее некуда, на небо вышла. Не по себе как-то стало

ой, мышка скребётся. А под тем дубком жук в листве копошится… Мир наполнился жизнью.

ет, тут грибница явно, а здесь… чьим-то страхом пахнет! Не знаю, как это объяснить, но чувствую. Если верить обострившим

вон они, звёзды да луна. Краем сознания понимаю − что-то неладное со мной происходит, но настроен

ли бы соседу, то это − да! Только где их, соседей тех, в лесу-то сыскать? Но ничего… мне и так хорошо! К дереву подскочила, на веточке по

фоне внезапно нахлынувшего порыва детского, беззаботного счастья. Общую картин

недавно человек и животное были здесь. Вон и след на листве ещё свежий. Придавленные травинки до сих пор стремятся расправиться. Так, н

иданно в моих ушах… или в голове? Не суть. Слышится плач. И столько тоски, боли и беспомощности в нём, что душа наизнанку вы

матриваюсь. Сруб хороший, основательный, изнутри ни звука не долетает. А в сараюхе, что

− мысленно шепчу, и в ответ, словно услышав, раз

пал. А-то вдруг внутри кто-то глазастый окажется? Мне лишние встречи ни к чему. Думы думами, а

ь как кошки порой делают, но мне не до этого. Там моя цель, это я уже не только чувствую, но и

мерла, всматриваясь. А из клетки на меня взирают янтарные глазки. И столько

ть недолго, успеть бы смыться подальше, прежде чем пропажу обнаружат.

с надеждой. Уверенными движениями выдёргиваю клинышек, аккуратно, стараясь не шуметь, снимаю петельку, приоткрыв

ваю клеть, отскакиваю за сараюху. Упала в невысокие кустики, травкой притворившись. Лежу, дышать боюсь. Куда только и подев

ной птицей бьётся мысль: «Беги! Тебя заметили!!!», − но тело словно занемело, не в силах шелохнуться. А му

знает, какого

а я в голос, сама не пойму. А горе-любовник, отвергнутый неведомой бабой, по

льзнула вновь возле дома, выскочила на торную дорожку. Оглянулась по сторонам, в надежде узреть спасённого

ли слышится приглушённый расстоянием лай собак. Не погон

азать нельзя. Все мысли сосредоточены лишь на том, что где-то там… даже если

у выйти? Малой-то мой туда и обратно, напрямки, за пару часов оборачивается, а по дороге, в обход по

"Напрямик ближе,