они раздаются и кому принадлежат. Но мало-помалу её отупевший мозг начал проясняться, перед глазами замелькали пережитые накануне события, как цветные стёк

к её губам зеленоватый кубок с маслянистой жидкостью. Она осушала его до дна и отключалась, но ненадолго. Новая схв

рялся там, но она ничего не чувствовала, кроме всепоглощающей боли, рас

льно приятный. Кажется, он принадлежал тому, чья

молвно умоляя то ли дать ей новую порцию усыпляющего питья,

, и погружаясь в дремоту, она услышал

ё своим кифом (прим

й гневом. - «Будет, как я скажу! Мне плевать на ребёнка, чей бы он

расходилась по её телу боль, как снова впала в забытьё. Больше она ничего не мо

, она поняла, что всё это не было плодом её воспалённого воображения, а происходило наяву. Некто неизвестный, поивший её из кубка, настоял на своём, и ей сохранили жизнь, принеся в жертву младенца. Гюльфем охватило сильно

кормить, потому что бессмысленно морить его голодом. Она сможет, наконец, увидеть своего мальчика - о, у неё нет сомнений, что это мальчик, богатырь, которого пришлось вытяг

шили ошибку. Скорее всего, они рассчитывают получить за неё с малышом большой выкуп, ведь её опекун довольно состоятельный человек, и им наверняка это известно. Гюльфем даже ст

евать на ребёнка, чей бы он ни был». Что он хотел этим сказать? Что ему нужна только она, а не её сын? И что означает «чей бы он ни бы

чего она взяла, что они обычные? Они проделали всё с таким тщанием, что становилось ясно: за ней следили не один день, вызнавая привычки её и остальных жит

гать свой бедный уставший мозг, который только-только начал приходить в норму после вчерашних событий. Лучше дать ему заслуженный отдых и спокойно подождать, пока всё не разъяснится само собой. В конце концов, рано или поздно это обязатель

ую безвкусно и безлико, как в дешёвых гостиницах. Правда, мебель была добротная, но старая, изъеденная молью и жуком-точильщиком. И всё остально

но рассмотрела. Он оказался очень изящной и явно старинной работы - из тяжёлого чеканного серебра со вставками из нефрита, придающими ему тот замечательный зеленоватый оттенок, что ей запомнился. На дне его был мутный осадок, при виде которого её поче

тоже не были игрой её воображения и раздавались наяву. Гюльфем попыталась разобрать, о чём шёл разговор, так как осмотр комнаты практически ничего

и покалывания в икрах, с грехом пополам дотащилась до окна. Возглас досады вырвался из её горла. Его затягивала прочная деревян

железные. Но для этого требовалось какое-нибудь средство врод

стов пойманной им чёрной крысы. Подобный пейзаж мог принадлежать как гостинице, так и любому частному владению. Гюльфем по-прежнему не могла ничего извлечь для себ

под шестьдесят - настоящий образец провинциальной жительницы, матери большого семейства. Рукава её застиранной полотняной туники были завёрнуты д

тол, незнакомка закричал

подин запретил вам это. И вообще вам ещё

вала, как у неё п

- обморочно п

ё, обхватила сбоку за пояс и, чуть не взвалив

оном, - не то придётся вызвать повитуху, чтобы вас о

отивный каркающий голос, резавший

а меня з

вещи берётся, какие другим повивальным бабкам не снились. Да и не рискнули бы они никогда на такие художества, по

в Хумаде, сейчас, скорее всего, и её саму и её ребёнка отнесли бы на кладбище кормить червей. Кривая Фатима сумела бы справиться

стушка. - А как иначе, если у неё от клиентов отбоя нет! Скажу вам по секрету: к ней даже из других город

дительного в подпольной деятельности ушлой провинциальной акушерки. Ей и самой ин

итом на больших сроках. Да мало л

яла по-своему Гюльфем. - Здор

Я его еле в р

ик! - возликовала Гюльф

у, добрая женщина погладила её

е. Только на головке красные полосы остались от

кормить? - спросила Гюльфем, си

шка за

что она говорит. Самой-то мне господь не дал детей. Я и замужем толком не была, чуть вышла и сразу овдовела. Потом в эту гостиницу

жанка в третьеразрядном постоялом дворе, который, естественно, считает самым лучшим. Кроме того, она большая любительница пого

городок? - сп

а неё, сузив глазки, похожие на из

дин не велел говорить. Откушай

сь Гюльфем. - Меня ещё сл

у, - живо вызвалась служанка. -

е болит. Пожалуй, я больше не буд

понимающе

сподин ваш только с виду суровый. А сам вон как за вас трясся - ни на шаг не отходил, а ведь э

краснеть. С той минуты, как она оживила в памяти картину своих родов, её посетило много

жде всего, какая она живодёрка. Да будь её воля, она бы и капли кифа вам не отмерила и штопала вас вживую, наслаждаясь вашими мучениями, потому как это ей в рад

енная кошка, Гюльфем. - По-ваш

тухой вызвал, ничего нам разъяснять не стал, только заплатил по-царски и велел помочь. Ну да ей и неинтересно, что к чему, она к таким вещам привычная, а мне это впервой. Во

к? - усмехнулась

ибать жирные, перетянутые в суставах пальцы служан

о этого, - воск

причинять не позволял. И наконец, на вашего сына, вы уж простите, ему было глубоко наплевать, он сам так сказал. Отсюда вывод: ребёнок ему чужой, нагу

заблуждении, чем открывать правду. - Неважная из вас отгадчица,

так знаю. Господин ваш сказывал, я и запомнил

и, и служанка невольно залюбовалась

е он меня

как командир на плацу: «Дайте воды Шримоти», «Смочите лоб Шримоти», «Позаботьтесь о Шримоти»,