сть с ума сводила. Убедиться, что чиста, что не имела ничего общего с Асадом. Девственность лишь утихомирила адскую ревнос

пета лишь от звучания своего имени в чьих-то устах. И сердце дергается в ответ, просит, стонет, чтоб еще раз услышать, еще раз кожей почувствовать. Ему каза

он марал свой язык, произнося ее имя по-арабски. Нет, он не пощадит. Казнит суку. Но вначале раздерет на части, утолит голод, вонзится в нее и превр

ожилия, болела под кожей. Он должен был ее убить еще до восхода, едва увидел доказател

н сам не решил иначе. И это правило тоже было внегласным. Они его нарушили. ПОСМЕЛИ! И это сводило с ума. Чья-то похоть и вожделение по отношению к той, кого он даже не попробовал, а хотел так, что скулы сводило и в паху огонь разливался. Сатанел от одной мысли о белой девчонке. Он захотел ее заклеймить, отметить собой, смять

чего никто и никогда не давал, то, что ему самому было до сих пор не нужно, то, чего не знал и во что никогда не верил. Он хотел ее душу, мысли. Понять хотел, чего она хочет на самом деле. Хотел, чтоб она его была. Чтоб любила звук его имени, как он любил его слышать

его. Первый он. Как и думал раньше. Не ошибся. Не подвело чутье, и удовольствие разлилось по всему телу, обжигая страстью, диким желанием, болезненным наслаждением. Но

чило с агонией, и понимал, что она может дать больше. Это не все. Это лишь жалкие крошки. Физиология. Если бы в этот момент Альшита кричала не от боли, а от н

на стала прозрачной, словно посинела, даже губы потеряли свой цвет. Напоминала ему белоснежную бабочку с надорванными крыльями. Нет, он не жалел, что взял ее. Он жалел, что сделал

вство – желание убить каждого, кто осмелится причинить ей бо

л. Конечно, у него внушительные размеры, но не настолько, чтоб разорвать девчонку на части. А внутри поднималась паника, а что, если о

з своих посмел это сделать? Среди них есть гнид

*

ми и увещеваниями. Ради кого другого он бы этого не сделал, но бледная и полуме

л, и отцу твоему говорила, что рано или поздно ты превратишься в очень опасного и

языка можешь пригодиться

со своим пода

ты мне сказал

сюда, и

Больно много чести к теб

е же п

– он пришел.

валю твою пещеру, а

ешь, это умн

ылечишь девчонку – верну тебя в деревню. Не будеш

явно заинтересовало. Через минуту она у

о собственная жизнь. Она вышла спустя час, если не больше. Вышла и увлекла его с собой

во это чувствов

ю страх. Мне н

отерять? Страх чувствовать

о, как солнце закатывается за барханы

и боль. Они идут об руку. Всегда в

лишь идиоты, чтобы прикрыват

сляешь себ

зеленые глаза вспы

надое

ить. За это ты меня уважаешь, Аднан ибн К

бои

цы. Я боюсь. Но жажда сказат

ение, все же восхищала его. Он ненавидел

ного глубже, чем просто похоть. Т

льцем ему

прочем, иногда эта боль будет счастливой. А иногда будешь го

не неинтересны эти бредни. Скажи мн

ртостей, парочку синяков и ссадин. Жить буде

пронзительный, по

еживают насилие. Оно оставляет шрамы внутри. Жуткие, незаживающие раны.

едательница! Возмож

ательно пока

онка не при

шь этого зна

не оставалась одна. Ты нанес ей серьезную травму. Слишком жестоко для первого раза… даж

на права. Сам думал об этом… думал о том, что сдохне

ришь. Останеш

лову и выпустила г

мут меня. Ты

ажу, и они будут

усмех

е ты смог бы вернуть в деревню ту, кого зак

и получишь мое покровительство. Вылечишь

есто здесь. Не проси и не

м. Иди к н

обернулся – Рифат направлялся прямо к нему. Одежда в песк

нового. В

врем

ьны. Ты отменил каз

льные ес

о? Почти в

барханам – солнце почти село, и лишь розовато

е себе после вс

Потому что

же Аса

елал. Не зря все трое пленных убиты. Среди

ист

м, и последний. Тронет кто – казню лично. Через несколько дней поедем в Ка

о-доброму

ой позн

лись, что моя личная жизнь

на помощника, и тот

Я только

о том, что те