Все дем

ьям Ш

физические истязания? Ни черта подобного. Самое жуткое насилие – это когда ломают душу. Когда из тво

чем роднее тот, кто их нанес, тем сильнее они болят, даже спустя три вечности пос

ием, цинизмом и саркастичным высокомерием. Он говорил о матери всегда

енней газетой. Я все это видел... и как бы это абсурдно ни звучало – я все равно хотел быть таким, как он. Чтоб уважал меня. Чтоб не считал гребаным слабаком, которого можно презирать. Но я всегда видел в е

Мой отец осмотрел меня с ног до головы и сплюнул в мою сторону. Он не сказал мне ни слова. Ни единого слова. И он за меня не заступился. На следующий день я сломал обидчику пальцы. Раздробил дверью. Зажал в проеме и закрывал, пока он орал, а пальцы хрустели. Это был самый первый раз, когда я испытал удовольствие от собственной власти и от боли, которую испытывал мой обидчик. Ощущение сродни

да придут на помощь и вытащат мою маму оттуда. А потом так же ждал у ее постели, пока бригада скорой помощи реанимировала Любовь Огинскую и приводила в чувство. Управляющий делами отца сунул врачам денег, чтоб те молчали о попытке суицида. Из-за чего моя мать хотела умереть? Отец завел себе любовницу и под

ся мне на глаза, я бы так же разбил ему лицо. Но у меня в ушах звучало ?Тот, кто показывает свои эмоции – тот ничтожество и слабак. Самая великая победа – это победа над самим собой. Убивай противника мозгами и спокойно. Пусть

. Ее похоронили у дороги. Отец даже не поехал на похороны. Какое-то время после этого я видел, как он вхо

л его партнеров, при этом занимая при нем должность мальчика на побегушках. И когда он исходил слюной и нервно дергал свой галстук в кабинете, после очередной проваленной сд

когда понял, что я отобрал у него концерн. Его детище с далеко идущими планами. Не просто отобрал, а вышвырнул его из

аким, как я. Ты маленькое и жалкое ничтожество, которое пря

т концерна каким-то коммивояжёром. Так что мое наследство от отца было весьма и весьма сомнит

ела себя как аристократка, исполненная чувства собственного достоинства. Никто и слезинки не видел на ее щеках и в ее глазах. После того, как я перестал разговаривать в детстве, я не услышал от нее даже отцовского имени. Впрочем, она и со мной всегда была сдержана. Ко мне не прикасались, чтобы обнять, поцеловать. Иногда меня гладили по голове, как зверушку. Мать считала неправильным проя

ки раз, когда каждый, кто меня знал... понимал, что ни хрена он меня не знает, и трясся от страха, гл

в лицо перчатку, и я этот вызов принял со всем азартом иссох

е момент... я понимал, что не хочу этого. Мне впервые не скучно. Меня впервые за долгие годы трясет от похоти и маниакального любопытства. Места себе не находил, даже стало плевать на дальнейшие переговоры с бывшими партнерами Берарди. Мне хотелось увидеть ее. Крови ее хотелось и войны. Азарт пульсировал в висках адским интересом. Все потеряло свой смак.

ии. Он работал в доме моей бабки, которая умерла еще до моего рождения, и мать, пожалев бедного родственника, взяла его к нам дворецким. К сожалению или к счастью, дядя Сема не дожил до моего четырнадцатилетия. Но он увиде

его отправили в дом престарелых, куда по приказу моей матери возили толстые конвертики, чтоб за ним хорошо ухаживали, я начал его навещать. Иногда каждую неделю, иногда раз в месяц. Но обязательно ездил. И нигде мне не становилось более тоскливо, чем в этой обители смерти, где вот эти брошенные и преданные самыми близкими маленькие старые люди ждут свои последние секунды в полном одиночестве. И это хуж

ытого окна. Он в коляске, и я на подоконнике. Мы молчали. Я думал о чем-то о своем, просто отдавая ему дань своим визитом, а он... ему, казалось, было все равно, что я пришел. А потом мимо пролетела бабочка. Пестрая с нежными тонкими разноцветными крылышками, и он

ла экзотическая бабочка. Диковинная с нежнейшими крылышками. И е

охож на яркую девочку, которая въелась мне в подкорку мозга и дергала там ожесточенной болью непрекращающегося потока навязчивых мыслей. И вдруг сам не понял, что нарисовал шариковой ручкой ее портрет на листе бумаги... и продолжал водить по нему, дополняя блики на ее губах. Они не давали мне покоя... Мой первый рисунок за

я сгреб в ярости лист бумаги, а затем

ова. Тот ответил не сразу... а ког

ите... пп

икался, когд

кого хрена у ва

нигде

где нет? Вы не з

кно в ванной не за

током и во

да мы

о начала какой-то наперекосяк. Какой

е никто не найдет тебя. Или н

нно... он

ый миллиметр о

ся и наб

летаю

дь позж

ЕЙЧ

. И я понял, что впервые за долг

я. И перед глазами старческая ладонь Семена с раздавленной

лосок... понял? С