Мышеловка

Черное, грозовое небо рвалось навстречу неизбежному, хоронило в себе солнце. Под рокот копыт наступающих всадников Апокалипсиса небо раскалывалось на куски под напором стихии. Искривленные электрические разряды вышивали на черном с кровавыми подпалинами полотне свой узор. Ветер, подобный снежному бурану, колючий и хлесткий, прижимал кроны деревьев к земле, срывая с них зеленую листву. Содранная твердь и сухие ветки танцевали с ветром свой безумный танец — пляску зла, пляску-молитву. Раскатистый рев грозового неба закладывал уши.

Среди плотной черной клубящейся завесы грозовых туч прорезалось единственное око, явившее призвавшему бледный лик изменчивой Луны. Хитрый прищур единственного глаза Луноликой, который смотрел вглубь кричащего сосуда, выискивал то самое, отличительное, уникальное, то, что ценнее всех сокровищ, утерянных и возможных.

— Я отдам тебе свою душу! — выкрикнул подтянутый высокий мужчина с длинными ухоженными волосами, что крыльями разлетелись за спиной. Он еле стоял на ногах от срывающего дерн с земли ветра и прикрывал рукой глаза, сжимая в ладони ровный узорчатый деревянный посох. — Я отдам свою вечность! — мужчина кровью чертил пентаграмму на сухой земле, маленьким ножом вспарывая себе вены, ведя одну ровную непрерывающуюся линию, вдыхая в свой рисунок жизнь. — Я уберу полог с городов! Возьми всех, кого захочешь! Только дай мне… Дай мне… — крупные соленые капли слетали с длинных ресниц, стекая с бледных щек и впитываясь в мертвую твердь, — ребенка…

Человек на коленях, с распоротой веной на левой руке, был в отчаянии. Посох сжимали побелевшие пальцы, а в душе разверзлась зубастая пропасть Харибды, голодная и ненасытная. Это его последний шанс, последняя возможность. Надежда. Он откроет «Охоту», призовет того, чье имя не произносят, лишь бы получилось. Ему никого не жалко. Никого. Им не было его жаль — и он никого больше жалеть не собирается! Предательство будет знать его имя, но оно же и разомкнет мышеловку.

И прошел Темный узкими тропами, закрывая глаза живым, гася встречающиеся фонари. Будто не из крови и не из плоти, а из морока сотканный, Темный силуэт обгладывал лес, оставляя позади кривые сухие скелеты. Выцветшая улыбка призвавшего, заклинание в прахе из слов, отчаяние, кандалами сковавшее душу просящего, и черные нити, сердце отобравшие — впитались в твердь, наполнив силой усопшее, сгинувшее.

Темный туман проглатывал улицу за улицей, наполняя себя необходимым, желанным — «дыханием», взращивая боль и стоны, вплетая в Жизнь свои узоры. Плеть заклинаний погоняла стаю призрачных бешеных псов, выедавших воспоминания встреченных ими жертв, наполняя округу чавкающими звуками, от которых стыла кровь, набивая свой несуразный безразмерный желудок. Темный, приглашенный, прошенный, снисходительно скалил свой беззубый рот, беззвучно смеясь, водя маленькими зелеными точками зрачков в провалах черных глаз по предоставленной ему целине. Поле великой жатвы манило, будоражило, возбуждало.

Темного давно не звали — его боялись, его не приглашали, обходя разрушенные храмы стороной. Так зачем же несчастный вручил ему города?

Дыра — глубокая, узкая, как сырой колодец — не зарастала в сердце призвавшего, лишь ширилась, пускала время от времени кровь и смотрела на него изнутри, напоминая, насмехаясь. Мужчина раскачивался из стороны в сторону, словно в трансе, зажимая распоротую руку, из которой продолжала течь вязкая багровая кровь. Он, собственноручно выпотрошенный, как безумец глядел на деяния Темного, вечного. Он, страждущий герой собственных фантазий, ждал, вглядываясь невменяемым взглядом в черный силуэт, сотканный из тумана, украшенный жизнями сородичей. Он ждал. Ждал, когда призванное чудовище обретет плоть, когда наполнится его чрево новой жизнью — его, Ильзейтариота, жизнью. Рот был некрасиво искривлен, то ли в муке, то ли в ненормальном удовлетворении, а сила стремительно впитывалась в быстро выгнивающую траву. Запах гноя и гнили растекался вокруг патокой, оседая на коже, на языке. Призвавший наконец дождался.

Это мир, в котором человек стал венцом природы, в котором технологии вытеснили магию, в котором континенты уже не имеют первозданной формы, «обласканные» эволюцией и людьми. Это мир, в котором войны не закончатся, в котором люди ищут богов среди демонов, а демонов среди богов, в котором вероисповеданий больше, чем народностей, а храмов больше, чем звезд на небе. Это мир, в котором люди забыли, что настоящие храмы состоят из мяса и костей.